Неточные совпадения
Он
ударил по нем тут щеткой, прибавив: «Ведь какой дурак, а
в целом он составляет картину».
Радостный, восторженный крик встретил появление Раскольникова. Обе бросились к нему. Но он стоял как мертвый; невыносимое внезапное сознание
ударило в него, как громом. Да и руки его не поднимались обнять их: не могли. Мать и сестра сжимали его
в объятиях,
целовали его, смеялись, плакали… Он ступил шаг, покачнулся и рухнулся на пол
в обмороке.
И сам старался
ударить ломом не между кирпичей, не по извести, связавшей их, а по
целому. Десятник снова кричал привычно, но равнодушно, что старый кирпич годен
в дело, он крупней, плотней нового, — старичок согласно взвизгивал...
— Ах да, и
в самом деле! — вскричал Митя,
ударив себя по лбу, — простите, я вас мучаю, а главного и не объясняю, а то бы вы вмиг поняли, ибо
в цели-то,
в цели-то этой и позор!
Мальчишка повернулся и вышел. Матренка заплакала. Всего можно было ожидать, но не такого надругательства. Ей не приходило
в голову, что это надругательство гораздо мучительнее настигает ничем не повинного мальчишку, нежели ее.
Целый день она ругалась и проклинала, беспрерывно
ударяя себя животом об стол, с намерением произвести выкидыш. Товарки старались утешить ее.
Словом сказать, мы
целый час провели и не заметили, как время прошло. К сожалению, раздалось призывное: pst! — и Струнников стремительно вскочил и исчез. Мы, с своей стороны, покинули Эвиан и, переезжая на пароходе, рассуждали о том, как приятно встретить на чужбине соотечественника и какие быстрые успехи делает Россия, наглядно доказывая, что
в качестве «гарсонов» сыны ее
в грязь лицом не
ударят.
В передней, помогая раздеваться свахе, доктор обнял ее и
поцеловал в затылок, где золотистыми завитками отделялись короткие прядки волос. Прасковья Ивановна кокетливо
ударила его по руке и убежала
в свою комнату с легкостью и грацией расшалившейся девочки.
В доме начался ад. Людей разослали за докторами. Ольга Сергеевна то выла, то обмирала, то
целовала мужнины руки, согревая их своим дыханием. Остальные все зауряд потеряли головы и суетились. По дому только слышалось: «барина
в гостиной паралич
ударил», «переставляется барин».
Брюхачев стоял за женою и по временам
целовал ее ручки, а Белоярцев, стоя рядом с Брюхачевым, не
целовал рук его жены, но далеко запускал свои черные глаза под ажурную косынку, закрывавшую трепещущие, еще почти девственные груди Марьи Маревны, Киперской королевы. Сахаров все старался залепить вырванный попугаем клочок сапога,
в то время как Завулонов,
ударяя себя
в грудь, говорил ему...
— Нет. Зачем же занята? Только у нее сегодня весь день болела голова: она проходила коридором, а
в это время экономка быстро открыла дверь и нечаянно
ударила ее
в лоб, — ну и разболелась голова.
Целый день она, бедняжка, лежит с компрессом. А что? или не терпится? Подождите, минут через пять выйдет. Останетесь ею очень довольны.
Это-то и была знакомая Лихонину баба Грипа, та самая, у которой
в крутые времена он не только бывал клиентом, но даже кредитовался. Она вдруг узнала Лихонина, бросилась к нему, обняла, притиснула к груди и
поцеловала прямо
в губы мокрыми горячими толстыми губами. Потом она размахнула руки,
ударила ладонь об ладонь, скрестила пальцы с пальцами и сладко, как умеют это только подольские бабы, заворковала...
— И вот два человека из-за того, что один
ударил другого, или
поцеловал его жену, или просто, проходя мимо него и крутя усы, невежливо посмотрел на него, — эти два человека стреляют друг
в друга, убивают друг друга.
В каких-нибудь десять минут приобретает необходимое, чтобы не
ударить лицом
в грязь, познания — и прав на
целый день.
Он быстро стих, но зато перешел
в чувствительность и начал рыдать (да, рыдать),
ударяя себя
в грудь, почти
целые пять минут, всё более и более вне себя от глубочайшего молчания Юлии Михайловны.
Чашки поочередно наливаются чаем, и самовар начинает утихать. А метель разыгрывается пуще и пуще; то
целым снежным ливнем
ударит в стекла окон, то каким-то невыразимым плачем прокатится вдоль печного борова.
— Вот уж это… — заговорил было, растерявшись, Ахилла, но вместо дальнейших слов
ударил поклон
в землю и, неожиданно схватив руку Туганова,
поцеловал ее.
Девятнадцать человек!
Их собрал дон Педро Гóмец
И сказал им: «Девятнадцать!
Разовьем свои знамена,
В трубы громкие взыграем
И,
ударивши в литавры,
Прочь от Памбы мы отступим!
Хоть мы крепости не взяли,
Но поклясться можем смело
Перед совестью и честью,
Не нарушили ни разу
Нами данного обета:
Целых девять лет не ели,
Ничего не ели ровно,
Кроме только молока...
А! схима… так! святое постриженье…
Ударил час,
в монахи царь идет —
И темный гроб моею будет кельей…
Повремени, владыко патриарх,
Я царь еще: внемлите вы, бояре:
Се тот, кому приказываю царство;
Целуйте крест Феодору… Басманов,
Друзья мои… при гробе вас молю
Ему служить усердием и правдой!
Он так еще и млад и непорочен…
Клянетесь ли?
— Разве кому лучше, коли человек, раз согрешив, на всю жизнь останется
в унижении?.. Девчонкой, когда вотчим ко мне с пакостью приставал, я его тяпкой
ударила… Потом — одолели меня… девочку пьяной напоили… девочка была… чистенькая… как яблочко, была твёрдая вся, румяная… Плакала над собой… жаль было красоты своей… Не хотела я, не хотела… А потом — вижу… всё равно! Нет поворота… Дай, думаю, хошь дороже пойду. Возненавидела всех, воровала деньги, пьянствовала… До тебя — с душой не
целовала никого…
Помнит, что кого-то
ударил по лицу, с кого-то сорвал сюртук и бросил его
в воду, и кто-то
целовал ему руки мокрыми, холодными губами, гадкими, как лягушки…
Чугунов. Что Мурзавецкие! Мизинца они вашего не стоят. А то плут! Ну, плут! а ведь тоже чувство. (
Ударяет себя
в грудь.) Вот они, слезы-то. Они даром не польются. (
Целует руку у Купавиной.) Ну, как я теперь против вас какую-нибудь такую… большую подлость сделаю! Это мне будет очень трудно и очень даже совестно!
Едва он проговорил это, как толстый человек сделал движение,
в котором я ошибиться не мог: он вытянул руку ладонью вниз и стал отводить ее назад, намереваясь
ударить Эстампа. Быстрее его я протянул револьвер к глазам негодяя и нажал спуск, но выстрел, толкнув руку, увел пулю мимо
цели.
Теперь я рассмотрел, что платья обеих девушек были не совсем коротенькие, но на подъеме так, что все их полусапожки и даже с полвершка беленьких чулочек были открыты. Дождь на дворе не прекращался; ветер сердито рвал
в каминной трубе и
ударял в окна
целыми потоками крупного ливня; а вдалеке где-то грянул гром и раскатился по небу.
Но ему говорят, что пора служить… он спрашивает зачем! ему грозно отвечают, что 15-ти лет его отец был сержантом гвардии; что ему уже 16-ть, итак… итак… заложили бричку, посадили с ним дядьку, дали 20 рублей на дорогу и большое письмо к какому-то правнучетному дядюшке…
ударил бич, колокольчик зазвенел… прости воля, и рощи, и поля, прости счастие, прости Анюта!.. садясь
в бричку, Юрий встретил ее глаза неподвижные, полные слезами; она из-за дверей долго на него смотрела… он не мог решиться подойти,
поцеловать в последний раз ее бледные щечки, он как вихорь промчался мимо нее, вырвал свою руку из холодных рук Анюты, которая мечтала хоть на минуту остановить его… о! какой зверской холодности она приписала мой поступок, как смело она может теперь презирать меня! — думал он тогда…
Вероятно утомленный трудами дня, и (вероятнее) упоенный сладкой водочкой и
поцелуями полногрудой хозяйки и успокоенный чистой и непорочной совестью, он еще долго бы продолжал храпеть и переворачиваться со стороны на сторону, если б вдруг среди глубокой тишины сильная, неведомая рука не
ударила три раза
в ворота так, что они затрещали.
Я сам был игрок; я почувствовал это
в ту самую минуту. У меня руки-ноги дрожали,
в голову
ударило. Конечно, это был редкий случай, что на каких-нибудь десяти ударах три раза выскочил zero: но особенно удивительного тут не было ничего. Я сам был свидетелем, как третьего дня вышло три zero сряду и при этом один из игроков, ревностно отмечавший на бумажке удары, громко заметил, что не далее, как вчера, этот же самый zero упал
в целые сутки один раз.
…Время от времени за лесом подымался пронзительный вой ветра; он рвался с каким-то свирепым отчаянием по замирающим полям, гудел
в глубоких колеях проселка, подымал
целые тучи листьев и сучьев, носил и крутил их
в воздухе вместе с попадавшимися навстречу галками и, взметнувшись наконец яростным, шипящим вихрем,
ударял в тощую грудь осинника… И мужик прерывал тогда работу. Он опускал топор и обращался к мальчику, сидевшему на осине...
Другой раз он чуть было не погиб:
целым блюдом котлет пустил
в эконома, бросился на офицера и, говорят,
ударил его за то, что тот отрекся от своих слов и прямо
в лицо солгал.
— Абрашка тоже к приятелю наладился, — насмешливо кинул Козловский, когда мы тронулись
в обратный путь. Степан, отъехавший на некоторое расстояние, остановился было, как будто с
целью спросить или сказать что-то, но затем
ударил лошадь и съехал с берега.
Вдруг горячий, долгий
поцелуй загорелся на воспаленных губах его, как будто ножом его
ударили в сердце.
Бородкин (
ударяя себя
в грудь, обнимает ее и крепко
целует). Помни, Дуня, как любил тебя Ваня Бородкин.
Через минуту из белого тумана опять показались очертания, и мимо нас проплыло
целое деревцо, очевидно, только что оторвавшееся с крутояра, оставляя за собой глинистый след еще не обмытых корней. Ямщики бодро
ударили в весла…
Когда он встал на них,
в голову ему
ударило чем-то теплым и шумящим — словно
целый десяток жерновов завертелся и загрохотал
в его мозгу, — дыхание прервалось, и потолок быстро поплыл куда-то вниз.
Он не мечтал о ее
поцелуях, — да и как они будут целоваться
в публичном месте, — но жаждал общения с ней, ждал того света, который должен взвиться, точно змейка электрического огня, и озарить его,
ударить его невидимым током вместе со взрывом страсти двух живых существ.
Поскакала я к Лизавете Петровне. Она
в кровати полумертвая. Рассказать ей об Аннушке значило совсем ее ухлопать.
Целый день просидела я у нее, читала ей, писала под ее диктовку. Точно меня кто
ударил обухом по голове: ничего я не понимала. Глубокое уныние и усталость напали на меня.
Отправив письмо, граф Алексей Андреевич заперся
в своем кабинете и выходил оттуда лишь на могилу своего «единственного верного друга», на которой подолгу горячо молился,
ударяя себя
в грудь и
целыми часами лежа яичком на могильной плите.
Если бы у него имелся большой,
в целый город, колокол, то он
ударил бы
в колокол, а за неимением его влез на высокую липу, которая стояла у самой террасы, и начал красоваться.
Борька сидел на скамейке и
ударял срезанным ивовым хлыстиком по голенищу сапога.
В душе волновалось жадное нетерпение. Вчера, на прощание
целуя Исанку
в щеку, он крепко обнял ее и, как будто нечаянно, попал ладонью на ее грудь. И весь день сегодня, задыхаясь, он вспоминал это ощущение. Тайные ожидания и замыслы шевелились
в душе. Снова и снова всплывавшее воспоминание сладострастным жаром обдавало душу.